Как бы волшебная сказка - Грэм Джойс

– Мы потеряли хорошего басиста, – сказал Ричи, – насколько я помню.

– Это другое, – ответил Питер. – И она не слишком вразумительна в отличие от меня.

Ричи расхохотался. Зловредно, хрипло.

– Как она выглядит?

– Знаешь, при определенном свете как будто и не изменилась. То есть вообще ни капельки. Но когда посмотришь на нее при другом освещении, она кажется вроде как… затянута паутиной. В голове у нее какая-то муть, в этом все дело. Эй, что с тобой?

Ричи весь сморщился:

– Голова раскалывается. От кофе, что ли.

Питер рассказал Ричи, что Тара спрашивала его адрес, не зная, что ее давний кавалер живет в старом родительском доме, но он, Питер, не проговорился. Хотел, мол, сперва убедиться, что Ричи готов к встрече с ней. Но это явно лишь вопрос времени, и она узнает сама, где Ричи живет, и, если в ней осталось хоть что-то от прежней Тары, ничто на свете не помешает ей прийти и высказаться.

Они немного поговорили о музыке Ричи. Об его переменчивой карьере. Тот раскопал в завалах компакт-диск со своим последним альбомом. Судя по сопроводительному вкладышу, отпечатанному на принтере, это был фактически самопальный проект, и Питер спросил себя, как сгорел такой талант. Раньше Питер тоже играл, но он всегда понимал, что его способности никогда не позволят достичь высших высот. А вот Ричи это было дано. Для Питера игра была лишь хобби, порой он мог целый год не расчехлять палочки. Зои чаще тренькала на гитаре, чем он усаживался за свои барабаны. Игра была частью его юности; он забыл все свои честолюбивые планы, словно детское увлечение.

Ричи же был другим. В прежние времена он горел этим. Яростный, упорный, вызывающий, как многие, но у него вся та ярость воплощалась в свежую мелодию и сильные, простые тексты. У него должно было получиться, он должен был совершить прорыв. Но что-то произошло, что заставило его отклониться всего на один градус от траектории полета, который определила ему природа. И его талант вспыхнул во тьме и исчез во тьме.

Несколько лет Ричи подрабатывал сессионным гитаристом, но все заглохло, когда он пару раз не явился на запись. Миллионеры – поп-звезды могли вести себя как последние засранцы и пьяными вылезать на сцену, но музыканты-работяги – настоящие музыканты – жили не очень-то рок-н-ролльно. Часами репетируешь, играешь ради денег, а отработав, считаешь гроши, как любой офисный или заводской трудяга. Ричи соглашался, что с карьерой ничего не вышло, но подчеркивал: он продолжает писать песни, хоть прошло двадцать лет, а это кое-что значит.

– Я страшно извиняюсь, что мы тебе не поверили, Ричи. Прости!

Ричи неопределенно махнул рукой, но рука у него при этом дрожала.

– Это старая боль. Я был зол, признаю.

– Это непростительно. То, что мы сделали.

– Слушай, в то время все подозревали меня. Это было единственное разумное объяснение. Тогда, знаешь, был момент, на допросе в полиции, когда я сам засомневался: а может, я действительно убил ее? Они почти выдавили из меня признание. Ты знал об этом?

Питер лишь кивнул. Он чувствовал глубокий стыд. Из-за недостатка веры он потерял лучшего друга в жизни и знал, это были громкие, злые часы, которые нельзя ни пустить задним ходом, ни заглушить.

– Как-нибудь я увижусь с Тарой, – сказал Ричи. – Обязательно. Есть еще одна вещь, с которой ты можешь помочь мне. Я хотел бы увидеть твоих маму с папой. Чтобы просто посмотреть им в глаза, Пит. Молча, ни одного жестокого слова. Для меня это в прошлом. Но просто посмотреть им в глаза, как бы говоря: видите, я сказал вам правду.

– Мы бросили тебя, – сказал Питер. – Бросили тебя одного.

– Могу сказать, это было тяжело. Твои мама с папой были ближе и добрее ко мне, чем мои собственные родители. Ты это знаешь. Мне было тяжело.

– Постараюсь помочь. Слез будет много.

– Я не боюсь слез, – проговорил Ричи. – Больше не боюсь.

Питер поднялся, собираясь уходить.

– Все-таки сходи к врачу насчет головной боли, – напомнил он.

Ричи поднял руку, чтобы попрощаться ударом ладони о ладонь. Питер схватил ее и крепко стиснул. У двери обернулся:

– Кстати, у тебя мыши на кухне.

Сев в машину, он проехал с милю. Затем остановился на усыпанной листьями обочине, выключил мотор и заплакал.

14

Клири сказал: «Облейте ее». Мэри Кеннеди, пожилая женщина, мать миссис Берк, принесла какую-то жидкость. Жидкость несколько раз плеснули на Бриджет Клири. Ее отец Патрик Боланд присутствовал при этом. Уильям Ахерн, описываемый как трепетный юноша шестнадцати лет, держал свечу. Бриджет Клири сопротивлялась, кричала: «Оставьте меня!» Затем Симпсон увидел, как ее муж напоил ее чем-то с ложки; после этого мужчины десять минут силой удерживали ее, а один из мужчин закрывал ей рот рукой, чтобы та не выплюнула жидкость. Мужчины с каждой стороны постели все это время держали ее извивающееся тело и кричали: «Изыди, ведьма! Вернись, Бриджет Боланд, во имя всего святого!» Та ужасно кричала.

В тот день после допроса в полиции Ричи, выйдя из участка, направился не домой, а к Мартинам. Открыла ему Мэри.

– Они считают, что это я, – сказал Ричи, дрожа на пороге. – Полиция считает, что это я.

– Что ты сделал со своим лицом?

За спиной Мэри появился Делл:

– Заходи в дом, Ричи, давай заходи.

Он с трудом переступил через порог. Распухшая лодыжка сильно болела. Они усадили его за стол на кухне и заставили выпить чаю, хотя к этому времени губа вздулась так, что, как ни старайся прихлебывать аккуратнее, чай вытекал на подбородок.

– Они тебя отделали, Ричи? – спросил Делл.

– Что ж это такое? – возмутилась Мэри. – У них нет на это никакого права. Никакого.

Делл захотел узнать, чем кончилось в полиции, и Ричи ответил, что, думает, он еще на подозрении. Ричи спросил Делла, не мог бы тот поговорить с полицией, объяснить, что они ошибаются, и Делл пообещал исполнить просьбу. Это абсурд, сказал он. Абсурд. Ричи поинтересовался, где Питер, и они сказали, что он в Аутвудсе. Официальные поиски прекращены, но он не теряет надежды найти какие-нибудь следы.

– Поеду туда и присоединюсь к нему.

Делл взглянул на Мэри.

– Ричи, – сказал Делл хмурясь, – ты все рассказал нам? Ничего не упустил? Никакой мелкой детали, которая подсказала бы нам, где она может быть? Или в каком она душевном состоянии.

Ричи помотал головой.

Конечно, была одна вещь, о которой он не мог говорить. Он допускал, что довольно скоро полиция сообщит Мартинам о беременности Тары и сделанном ею аборте. Непременно. Он сам едва не проговорился, но помешало сильное чувство самосохранения.

Он частично сделал это из эгоистических соображений, понимая, что Мартины почувствуют себя преданными, что он ощутит на себе гнев Делла и презрение Мэри. Время говорить им об этом было неподходящее. Исчезновение Тары подкосило их. За одну ночь они превратились из уверенных, полных сил, уравновешенных родителей в людей болезненных, бессильных, престарелых и потерянных. Величественное здание их семьи лежало в развалинах. Ричи казалось, что Делл и Мэри будто заиндевели, и это было хуже всего.

Они разговаривали, обсуждали с ним самые мелкие детали. Он признался, что они с Тарой поспорили, но, когда от него потребовали подробностей, сказал, что они просто разошлись во мнениях: пойти куда-нибудь или остаться дома. Ричи хотелось выйти; Тара была за то, чтобы остаться.

Это была мерзкая ложь, учитывая подлинные причины ссоры, но настолько простая и прозаическая, что, похоже, убедила родителей Тары.

Вскоре он объявил, что собирается поехать в Аутвудс помочь Питеру в поисках. Он понимал, что должен рассказать Питеру о беременности Тары, понимал, что должен сообщить об этом хотя бы одному члену семьи, пока этого не сделала полиция.

– Правильно, – сказала Мэри. – А я иду в церковь. Давно я не стояла на коленях, и единственное, о чем могу думать, – это прямо сейчас пойти помолиться. Ты со мной, Делл?

– Нет, Мэри. Нет.

Итак, Ричи оставил их в разногласии относительно обращения о помощи свыше и поехал домой. Он действительно собирался поехать в Аутвудс, найти там Питера и присоединиться к нему в бесплодных поисках под кустами, в лощинах и за поваленными деревьями: там уже все прочесала полиция, но ничего не нашла.

Но не поехал. Вернувшись домой, он не застал отца. Видимо, тот потягивал пенный янтарный эль с закадычными дружками в трактире «Кучер и кони»[19]. Ричи посмотрел в зеркало на раздувшуюся губу. Под носом виднелась засохшая кровь, болели зубы, к которым здоровенный кулак припечатал губу. Он принял душ, стараясь смыть ощущение грязи, налипшей в полицейском участке. Долго стоял под струями, прислонившись синюшной щекой к прохладному кафелю, пока горячая вода текла по спине.